До начала работы над этим материалом художника Лактионова я знала только по картине «Письмо с фронта». Кажется, в школьные годы писала на эту тему сочинение. А когда наткнулась в интернете на радиоинтервью с Эвелиной Полищук, посвященное Лактионову, удивилась. Оказывается, в судьбе художника много интересных поворотов. Но, к сожалению, мы, ростовчане, ни о самом живописце, ни о его работах сегодня уже почти ничего не знаем.
«Ты у меня, Сашок, будешь художником!»
Я отправилась в Донскую государственную публичную библиотеку. Скажу сразу, материалов о ростовском периоде Александра Ивановича Лактионова в отделе краеведения нашлось немного. Но кое-что все-таки удалось разыскать. К примеру, что родился будущий лауреат Сталинской премии 16 мая 1910 года в нашем городе.
«Мне бесконечно дороги Ростов и воспоминания, связанные с городом детства и юности, — писал уже в зрелом возрасте художник. — Приезжая в Ростов, узнаю я место, где когда-то был наш дом, узнаю по старой акации, что когда-то стояла у ворот дома на Московской улице, недалеко от Буденновского проспекта. В дни войны наш дом был разрушен...»
Отец Александра Лактионова был кузнецом, мать — прачкой. Глава семьи работал на ростовских заводах, а в конце жизни — на железной дороге. Маленький Саша начал рисовать с четырех лет, причем он так точно и объемно изображал предметы, что на его работы и на него самого приходили посмотреть люди со всей округи. Вспоминая детские годы, Александр Лактионов говорил, что своей любовью к живописи обязан отцу, который и сам неплохо рисовал. «Занимаясь со мной, — писал Александр Иванович, — отец уделял много внимания моим первым пробам пера, карандаша и кисти. “Я кузнец, — говорил он, — но ты у меня, Сашок, видать, будешь художником!”»
Пора светлых праздников в жизни и в искусстве
Желание отца и совпавшие с ним мечты сына сбылись осенью 1926 года, когда Александр Лактионов поступил в ростовскую художественную школу.
— Для меня, — вспоминал он, — началась пора светлых праздников в жизни и в искусстве... Ростовская школа дала мне очень много. Во-первых, во взглядах на искусство, твердую уверенность в том, что единственно правильный путь в искусстве — реализм. И во-вторых, она дала мне начальные, но уже профессиональные основы мастерства. Я понял, что могу быть только художником и другого пути в жизни у меня нет.
В официальных источниках об этом периоде информации немного, но Эвелина Полищук рассказывает, что после трех лет учебы Лактионов поехал в Москву, чтобы продолжить художественное образование на рабфаке. В то время, чтобы поступить туда, нужен был рабочий стаж. Лактионов вернулся в Ростов и был кузнецом, токарем, маляром. Причем в свободное от работы время он постоянно писал. Эту феноменальную трудоспособность отмечают в воспоминаниях и его современники.
Когда работ накопилось достаточно, Александр Лактионов решил поступать в Академию художеств и поехал в Ленинград. Его приняли сразу. А на втором курсе он уже попал в мастерскую Исаака Израиль Бродского. Это был судьбоносный момент в биографии Лактионова, ведь в то время Бродский был самым известным художником. Он был знаком с Горьким, много писал известных и богатых современников. Чуть позже Бродский стал известен благодаря своей лениниане. Картина «Ленин в Смольном» — одна из самых запоминающихся его работ.
Портрет врача
Вес Бродского в то время переоценить сложно. И все его ученики — Владимир Серов («Ходоки у Ленина»), Юрий Непринцев («Отдых после боя»), Алексей Грицай (пейзажная живопись), Борис Щербаков («А. С. Пушкин в Петербурге») — и многие другие известные художники несли на себе печать своего учителя, настолько сильны были его авторитет, манера и школа.
— У всех учеников Бродского очень законченные вещи, очень прорисованные, с большой ролью деталей, но Лактионов в этом плане перешиб всех, — рассказывала Элеонора Полищук.
Приезжая из Ленинграда на каникулы в Ростов, Александр Лактионов не расставался с этюдником. В городе жили и работали многие друзья его детства, люди разных возрастов и профессий, с которыми его связывала давняя дружба. И среди них — старый ростовский врач Иван Иванович Горбунов. К нему Лактионов питал совершенно особенные чувства: в детстве Горбунов лечил его и спас от тяжкого недуга. Еще в годы учебы в Ростовской художественной школе Лактионов нарисовал с натуры портрет доктора Горбунова. А 30 лет спустя он увидел этот портрет в рабочем кабинете врача.
— Охватившее меня чувство радости и волнения, — рассказывал Александр Иванович Лактионов, — можно было легко понять. Ведь это была встреча с юностью. Она особенно дорога и тем, что портрет врача Горбунова был моим первым опытом в этом жанре искусства!
Особое зрение
Чуть позже Лактионов написал портреты своего учителя Бродского, затем известного летчика, Героя Советского Союза Водопьянова, в 1940 году в Ленинград из Москва приехал на гастроли МХАТ, и художник создал цикл портеров актеров этого театра. А немногим позже, в 1947 году, закончил работать над «Письмом с фронта».
В то же время появились первые критические материалы, которые говорили о том, что при всем идеальном реализме Лактионова в его картинах не хватает души: у персонажей нет характера, психологической выразительности и глубины.
— Однажды художник Яконсон, выступая с докладом на обсуждении всесоюзной выставки, коснулся Лактионова, — рассказывала старший научный сотрудник Третьяковской галереи. — И он сказал, что этот художник стоит несколько особняком в нашем творчестве. И дело тут не только в желании, в манере — все гораздо сложнее. Я, говорит, разговаривал с врачами (окулистами, видимо), и мне один очень крупный специалист сказал, что у Лактионова совершенно особое устройство глаза. Он мир воспринимает стереоскопически. Конечно, многое идет от школы, но немало и оттого, что он по-другому не видит и по-другому писать не может...
Эту версию «особого зрения» многие считают легендой, которой можно было прикрыть лактионовский формализм. Но как бы там ни было, художником Александр Лактионов был сильным. И первое, с чем ассоциируется его имя, — конечно же «Письмо с фронта».
«Письмо с фронта»
У этой работы тоже очень необычная история. Во время войны Академия художеств была в эвакуации в Загорске. Лактионов тогда был аспирантом — работал как художник и как преподаватель. Он наблюдал за жизнью этого маленького провинциального городка. Войны там не было, но люди переживали и ждали весточек от мужей, братьев и отцов, которые воевали. Так родился замысел. Художник понимал, что сюжет должен быть завязан на письме с фронта, но никак не мог придумать, откуда оно придет, как это раскрыть. И вдруг летом 1943 года в солнечный день он встретил солдата, который нес такое письмо. С палкой, рука на перевязи, шинель. Солдат увидел Лактионова, подошел и попросил помочь найти адрес. Идея сформировалась. На работу над картиной ушло четыре года.
Но дальнейшая судьба ее была незавидной.
— Картины так просто не поступали на выставку, во-первых, их привозили во много раз больше, чем может вместить галерея, а во-вторых, тогда был строгий отбор и ценились художественность и глубина образа, мастерство и много других тонкостей. Компетентное жюри из крупнейших художников заседало в залах Третьяковской галереи, — вспоминает Эвелина Полищук. — Были споры, но картина «Письмо с фронта» прошла. Затем за два-три часа до открытия приезжала комиссия чиновников, от которых многое зависело. Они смотрели на работы уже с другой точки зрения — с идеологической, политической. И вот на эту картину — она висела на центральной стене — набросились. Почему? А как показана советская семья на этом полотне? Что это за дом такой, стена с облупленной штукатуркой, проломленное крылечко, люди как-то бедно одеты, женщина в растоптанных шлепанцах? И это мы так представляем советскую семью, советскую действительность?! А как иностранцы будут ходить, и что они подумают о нашей замечательной родине? Мы обомлели. С такой точки зрения мы не могли судить о картине, стали уговаривать, упрашивать.
— Ну, хорошо, — ответили нам. — Но если вы ее не снимете, то она не должна так бросаться в глаза. Нашли центральную стену! Повесьте так куда-нибудь...
Глас народа
Картину сослали в маленький зал, сунули в простенок между дверью и окном. Но даже там люди заметили ее. Посетители Третьяковки останавливались и подолгу стояли, всматривались. Некоторые плакали. Война только закончилась. Тема была живой и отзывалась в каждом: простые люди в простой и понятной обстановке. Много солнца, много красок. Детали были настолько мастерски выписаны, что казались реальными. Каждый чувствовал себя участником этой сцены. У картины скапливались толпы. Экскурсоводам пришлось что-то говорить по поводу припрятанной работы.
Сам Лактионов, когда увидел, где висит его картина, очень обиделся и расстроился: какой-то закуток, плохое освещение. Но, несмотря на все это, люди смотрят. Тогда он поинтересовался книгой отзывов. Времена были другие, музеев было немного, люди ходили на выставки очень активно. И давали письменные оценки увиденному. А в книге что ни отзыв — то о «Письме с фронта», и все — восторг.
— Лактионов начал ходить к нам как на работу, — вспоминает Эвелина Полищук. — Каждый день. Переписывал отзывы, потом перепечатал в нескольких экземплярах и отослал в Комитет по делам искусств, в ЦК партии, в Комитет по сталинским премиям, везде, куда было можно...
Получилось, что художник донес до власти, что его выбрал сам народ. И, как следствие, Александр Иванович Лактионов получил самую высокую награду того времени — Сталинскую премию первой степени.
Дальнейшие его работы критики называют менее успешными, но с высоким уровнем мастерства и таланта поспорить сложно, работы этого художника украшают лучшие музеи страны. Немало картин было написано и в Ростове: «Улица Садовая зимой», «Натюрморт», «Связка репчатого лука» и другие.
«Пока светит солнце, озаряя мастерскую, — писал Лактионов, — пока есть силы держать палитру и краски, я не могу оторваться от любимого дела…»
Александр Иванович Лактионов умер от болезни сердца в Москве 15 марта 1972 года. Он прожил 62 года, 58 из которых писал…
