Ликвидаторы в белых халатах, рискуя собственным здоровьем и жизнью, жили за колючей проволокой и работали без сна и отдыха. «МК на Дону» удалось найти одного из таких врачей – Сергея Дидяева, который сейчас работает травматологом в ростовской больнице. Но то, что происходило 25 лет назад, отчетливо помнит до сих пор.
– В январе 1987 года меня направил для ликвидации последствий катастрофы городской военкомат – как офицера запаса, – вспоминает Дидяев.
– И куда вы попали, оказавшись в зоне аварии?
– Попал в полк гражданской обороны. Там мне довелось работать пять месяцев вместе с другими врачами – офицерами запаса из разных регионов России. Кстати, не со всеми удалось даже познакомиться – такой уж был режим работы и дислокация.
– В воспоминаниях очевидцев встречаются упоминания о каких-то особых условиях, в которых жили ликвидаторы. Как было на самом деле?
– Наш полк находился за колючей проволокой – по сути дела напоминал зону. Располагались мы в офицерском бараке. Нас – врачей – возили на место работы. Сначала мы были в полку – в 25 км от чернобыльской станции, потом два месяца непосредственно на месте трагедии.
– Хватало ли «мирного» врачебного опыта, или пришлось осваивать новые специальности?
– Когда приехали на место своей чернобыльской работы, начмед сразу предупредил нас: «Забудьте, кем вы были на гражданке, здесь есть только одна специальность – военный врач». Так и работали – за всех.
– Работая в зоне аварии, вы получили какую-то должность?
– Я был начальником медпункта штаба. В обязанности входило оказание помощи всем, кто в этом нуждается. Спасать от острой лучевой болезни мне не приходилось, но люди обращались с различными проблемами со здоровьем. В подчинении было всего несколько человек – два офицера, два фельдшера и водители.
– Каковы самые сильные воспоминания? Что показалось самым страшным во время этой работы?
– Страшно, когда понимаешь, что ты в городе, а людей практически нет. Птицы летают, бродят собаки, кошки – те, которые ни о чем не подозревают… Хотя были, конечно, люди, которые не хотели понимать, что на самом деле произошло. Всеми силами хотели остаться на своей родине – это страшно. Запомнилось, что зима в 1987-м была суровая – много снега, морозы. А вместо грязи – песок.
– Сейчас, когда многие проводят параллель между чернобыльской аварией и нынешней японской трагедией, какие чувства испытываете вы?
– Конечно, людей, этот народ очень жалко. Им можно пожелать мужества в борьбе со стихией, не совершать ошибок...
– А в действиях, которые предпринимались у нас 25 лет назад, ошибки, по-вашему, были?
– Я считаю, что не стоило столько людей бросать тогда на ликвидацию последствий аварии… Это еще нашим русским повезло, что в основном на ликвидацию последствий отправляли мужчин после 28 лет, и у кого уже были дети. А Украина и Белоруссия отправляла всех подряд – кому уже есть 18.
– Возможность повторения катастрофы на нашей территории допускаете?
– К сожалению, такой риск не исключаю. Лично мне страшно за Волгодонскую АЭС. Достаточно только вспомнить, как ее строили… Экологи уверяли тогда, что на зыбучих песках. А когда обнаружили эти пески, то стали «укреплять», забивая сваи – чтобы не терять освоенные средства… И в конце концов таки запустили ее. Какие последствия могут быть из-за этого – страшно представить. А ведь Волгодонск – совсем близко.
– Существуют ли у вас какие то «чернобыльские традиции» после пережитого четверть века назад?
– Каждый год я встречаюсь со своими знакомыми, участвовавшими в ликвидации аварии, на Северном возле памятника инвалидам-чернобыльцам.
– А наград удостоились?
– Спустя 20 лет я получил государственную награду – медаль «За спасение погибавших». А когда был там, конечно, ни о каких наградах не думал. Единственное желание, которое возникало – чтобы такое не повторялось больше никогда. И очень хотелось побыстрее выбраться домой.
