В Азовском городском суде продолжается слушание дела генерального директора «Колхоза имени Мясникяна». Расследование в отношении Матеоса Хатламаджияна, генерального директора крупного животноводческого хозяйства, началось более двух лет назад, в октябре 2023 года. Ему предъявили обвинение в мошенничестве.
Поводом стало преобразование сельскохозяйственного производственного кооператива в акционерное общество. Инициаторами — группа акционеров, заявивших о материальном ущербе. Больше двух лет шло расследование. В сентябре 2025 года началось судебное разбирательство. Как сообщает Donday, а данном этапе слушают показания потерпевших. В начале дела их было девять, а затем к показаниям присоединилось еще восемьдесят человек. По словам адвоката подсудимого, Людмилы Лопаткиной, такое количество людей взялось не просто так: их массово вызывали на допросы в помещение школы и ездили по домам.
— Внушали, что им причинен ущерб, что руководитель их обманул, — настаивает юрист. — Ни одно заявление не зарегистрировано, а значит никаких процессуальных проверок не проводилось. Никто их о процессуальных решениях не уведомлял. Все заявления на имя зам. начальника следственного отдела Главного следственного управления В.В. Лысенко, одинакового содержания, как и протоколы допросов. Все допросы проведены оперативными сотрудниками.
Теперь давшие показания люди не могут объяснить, что подписывали и зачем, какой ущерб они получили. На вопросы, что именно сделал директор предприятия и на чем основываются заявления материальных убытках, большинство не может внятно ответить. Некоторые признаются, что о факте ущерба и его размере узнали в момент, когда им принесли на подпись какие-то документы, а то и вовсе в зале суда.
Один из заявителей сторож Багдасар Гайбаров. В протоколе допроса его рукой описаны уверенные претензии к Матеосу Хатламаджияну. Мужчину вызывали в суд для дачи показаний 25 ноября. Его спросили: откуда он узнал о сумме ущерба? На это сторож прямо сказал, что вот прямо сейчас и узнал. Он также признался, что не смог бы так выразиться, как описано в протоколе. Тогда судья спросила, при каких обстоятельствах и где он давал показания. Багдасар Гайбаров рассказал, что в отделе полиции Мясниковского ОВД ему дали листок с напечатанным текстом. Текст он переписал, но не читал. На вопрос, понимает ли он, что происходит и где он находится, сторож не ответил вообще ничего — просто замолчал. Он даже не знал, в качестве кого выступал в суде.
Одной из главных тем, конечно, был ущерб. Многие потерпевшие толком не знали, какой он был. Звучали слова об обесценивании акций, маленькой зарплате, не выплачиваемых дивидендах. Адвокаты при этом настаивали, что потерпевшие не обязаны все это знать и понимать. Много обсуждений было касательно паев и того, как на них повлиял переход из СПК в АО.
Ассоциированные члены СПК (акционеры) заявляли, что собрания по обсуждениям 2019-2020 годов проводились заочно или онлайн. По их словам, о сборах никто не уведомлял — разве что приходили письма, которые акционеры не читали. Действующие сотрудники напротив говорят, что собрания и обсуждения проводились очно, присутствовало там множество людей.
Разнорабочий Дикран Хатламаджиян (однофамилец Матеоса Хатламаджияна) сказал суду, что на собраниях было больше пяти десятков человек. На общем собрании по реорганизации структуры предприятия было примерно столько же участников.
— На собрании в 2020 году нам рассказали, что нужно перейти в акционерное общество, так как СПК не может брать кредиты на развитие, — вспоминал рабочий. — Ранее, в 2019 году, сотрудникам также сообщили о том, что они могут внести дополнительно свои земельные паи. Но вносить паи никто из рабочих не стал.
По словам Дикрана Хатламаджияна, им якобы сказали, что при банкротстве предприятия они все потеряют. Он боялся потерять пай. Других подробностей он не помнит. При этом потерпевшие признают, что земельная доля осталась в их собственности, имущественный пай в том же количестве перевели в акции. Какой ущерб тогда причинила им реорганизация, объяснить не могут.
Другой потерпевший, Сероп Барнагян, давал свои показания на сборе в здании школы.
— Нас всех собрали в школе и сказали надо подписать документы, — сказал мужчина на суде. — Ну все писали, и я подписал. Он не вспомнил, что именно подписывал и с какой целью. Туманные, неопределенные ответы вывели из себя представителя потерпевших Шаульского, и он даже сказал: «А если бы все прыгнули, вы бы тоже?». На что Сероп Барнагян смутился и повторил, что не осознавал сути происходящего.
От потерпевшей Анаид Чобанян суд услышал странные показания.
— Мне сказали надо подписать заявление. Я и подписала его, — ответила пенсионерка на вопрос прокурора о том, при каких обстоятельствах она давала показания. Когда судья повторила вопрос, женщина задумалась и растерялась. Она рассказала, что к ней домой приехал высокопоставленный полицейский, и заявление было на его имя. Тут вопросов у стороны обвинения стало больше, чем ответов — разве мог заместитель начальника ГСУ ГУ МВД лично приехать и просить кого-то дать показания? При выяснении стало ясно, что допрашивал пенсионерку оперуполномоченный. Анаид Чобанян не понимала сути происходящего, ничего не слышала о следствии и записывала под диктовку.
— Вроде бы что-то подписывали, — добавила Анаид Чобанян по поводу одного из документов. — Но подпись не наша, хотя, вроде бы, похожа.
В суде уже допросили половину потерпевших. Многие отказываются от дачи показаний и не являются в суд. Однако сторона защиты настаивает на том, чтобы они пришли и пояснили записи в протоколах. И пока суд продолжает разбираться в противоречивых показаниях, колхоз медленно теряет то, что создавалось десятилетиями: поголовье скота, посевные площади, доверие работников. Чем дольше тянется процесс, тем меньше остается шансов вернуть некогда процветающее хозяйство к прежней жизни.
