В конце сентября Захар Прилепин приезжал к нам на XIV Фестиваль «Донская книга». Я столкнулась с ним на пустой лестнице в Публичке.
— Здравствуйте, — залилась краской (от неожиданности и потому, что дома полполки заставлено его книгами).
— Здравствуйте, — очнулся от своих мыслей Прилепин. Тоже покраснел. Хотя ему-то с чего? Но приятно — человек.
На встречу с читателями Прилепин не опоздал. Вел себя достойно. Говорил хорошо и много. Поэтому просто приведу цитаты из его выступления: о стране, о себе и о жизни в целом.
О современных писателях
В русской классической традиции внимание автора ко всему, что происходит вовне, всегда было колоссальным. Пушкин, Маяковский, Есенин, Горький, Толстой писали литературную критику. Более того, большинство литераторов были политизированы в самом лучшем смысле этого слова. Тютчев, к примеру, начинал день с чтения газет. Сегодня это свойство писателей — внимательно относиться к окружающему миру, — к несчастью, где-то потеряно. Я не хочу выступать порицателем современных писателей. Но это есть. И при чтении их произведений возникает чувство, будто автор уверен, что весь мир захвачен врагами. В их высказываниях присутствует тяжелый скепсис, подразумевающий, что все политическое — отвратительно, все — пиар. Все поделено, попилено, раздается своим… Обсуждать это более подробно я не хочу. Есть и другие молодые писатели, которые вообще ничего не читают, не знают литературы и просто приходят со своей «самостью»: «Мы пришли, и вы должны нам кланяться!» Это мне тоже трудно объяснить. Ведь они многое теряют: не принимая все разнообразие, всю сложность мира, ты не сможешь участвовать в окружающей жизни.
Про пятую колонну
В моем понимании люди, находящиеся в контексте русской литературы и не сопереживающие жителям Крыма или Донбасса (и ничего не имеющие против того, что жители этих территорий будут дерусифицированы, будут изучать заново написанную историю), вызывают достаточно болезненные чувства. Потому что людей из бывшего СССР, которые сегодня попали в беду, я воспринимаю как своих близких. И это моя большая боль. Поэтому литераторы, пишущие на русском языке, живущие в столице и думающие, что все происходящее нормально, мне не близки. И именно поэтому я ищу поддержку в русской литературе. Эта тема вечна. Она не была загадкой ни для Пушкина, ни для Гоголя, ни для Лермонтова. Но они принимали точку зрения той традиции, в которой существуют. И в их произведениях есть ответы на все вопросы. Значит, я имею право цитировать классиков и говорить, что правда находится здесь.
Про синдром менеджера в нашей литературе
В последние 15—20 лет из русской литературы ушел образ рукастого мужика, доярки, рабочего. Такое чувство, что люди в деревне перевелись. Вот Миша Тарковский уехал в тайгу из Москвы и описал всю свою деревню. Всех селян. Оказалось, что они все прекрасные герои… Но это редкость. В целом наша литература сегодня — это будни офисных работников. Центральный персонаж — менеджер среднего звена со своими проблемами. Я не против его переживаний, но не только менеджерами населена Россия. Есть люди, которые живут совершенно другой жизнью: водители-дальнобойщики, учителя провинциальных школ, охотники — кто угодно… Я не ставлю себе целью писать не про офисы. Просто так получилось. Я родился в рязанской деревне. Детство провел в Дзержинске — небольшом городке под Нижним Новгородом. Там был мощный химический завод-гигант, и он не являлся центром культуры. Я долгое время занимался самой разнообразной деятельностью. Что знал, то и описывал. А сегодня почему-то думают, что разговаривать умеет только московский сноб. Для меня это странно. В русской литературе никогда не было такого пренебрежения: вот, пришел из своей деревни, пришел из своего ОМОНа, из спального района (мне приходится частенько это слышать от коллег), и он еще смеет нас чему-то учить. Поэтому я за тех людей, за которых слово не произнесено. За простых.
Про два имени
По паспорту я Прилепин Евгений Николаевич. В 1999 году, когда уволился из ОМОНа, работал журналистом в холдинге. Был очень работоспособным. В день мог написать 12 статей, а так как все нельзя было подписывать своим именем, меня принудили придумывать псевдонимы. У меня там фигурировала вся родня — близкая и дальняя. И даже кот. У меня был прадед Захар Прилепин. Его именем я тоже подписывал статьи. И вдруг обнаружил, что материалы, написанные Захаром Прирепиным, более удачны. Поэтому, когда я стал выпускать свою первую книжку, выбрал это имя. Тогда я думал, что книжка будет одна. Но появилась вторая. «Ну что же, — решил я, — одна будет Захаром, другая еще как-то?» Подписал еще раз. Так и пошло… Все называют Захаром меня достаточно давно. Кроме жены и детей. Дети зовут — папа, жена не скажу как. И еще я раньше не думал, что повзрослею и мне понадобится отчество. Поэтому с отчеством меня называют Евгений Николаевич. А без отчества — Захар. Мне все равно.
Про Донбасс
Я был на Донбассе не раз. И думаю, что эти территории никогда не вернутся под власть Украины. География этих мест может только увеличиться. Уменьшиться — нет. Донецкая и Луганская области, скажем аккуратно, уже вписаны в российскую экономическую и социальную жизнь. И настолько вписаны, что это уже не выламывается. Поэтому все разговоры о возвращении ничего не стоят. Мне буквально недавно написала письмо женщина из Донецка: «Ждем вас в нашем университете, приезжайте». Я ей ответил: «Приеду. Вы там держитесь и простите нас, ради Бога». Она: «Захар, за что мы должны вас прощать? Мы, конечно, не ожидали, что так повернется все. Я была в ужасе зимой, когда мы с преподавателями обсуждали, что нужно носить все документы с собой, — мало ли, попадешь под бомбежку и неизвестно где окажешься — в морге или в больнице. И это был наш досужий такой разговор. Конечно, это ужасно. Но не нужно никакого прощения просить. Это наш собственный выбор. Сын у меня, студент третьего курса, ушел в ополчение. Я — преподаватель русского языка и литературы. И мы абсолютно убеждены, что победим. Потому что боремся за правду». Я почитал, и после этих слов у меня все перевернулось: вот эти люди мои близкие. А наши литераторы, которые хотят, чтобы этих людей вернули на Украину и научили «как надо жить», — нет.
Про успех
Я написал роман «Обитель». Сейчас он стал самой продаваемой книгой в России. Но когда я принес его издателю, мне сказали: «Ты что, с ума, что ли, сошел? У нас есть Шаламов, есть Солженицын, Рыбаков. Все уже обчитались этого. Куда и ты тащишь?» Но я писал, и не было никакой конъюнктуры. Это только кажется со стороны, что можно что-то такое написать, что все будут читать. И писатель не знает, чего он хочет, и читатель. Хочешь — напиши про Чечню, про Донбасс, про любовь, про порнографию. Никто не знает, будет ли у всего этого успех. Поэтому нет большого значения, о чем ты пишешь. Я вот не пишу женские детективы. Даже если захочу, у меня это не получится. Нужно делать то, что ты знаешь и умеешь. Вот сейчас люди захотели прочитать про Соловки. Потом про что-то другое. Я написал книгу про Чечню, и был успех. Тогда сказали — ну, это потому что тема горячая. Но вместе со мной про Чечню написали еще 30 авторов. И никто не получил такую известность. Поэтому здесь не может быть расчета. Ручки либо работают, либо не работают.
Про «Фейсбук»
Я не очень люблю и понимаю социальные сети, но когда начались события с Крымом и Донбассом, «Фейсбук» для меня стал местом говорения, местом циркуляции идей самых модных российских персонажей, и прежде всего западнического толка. Они говорят какие-то кажущиеся мне глубоко ложными вещи — и сразу тысячи перепостов. Я был вынужден вступать в эти разговоры. Потому что не могу молчать, и потом, у меня в разы больше подписчиков, чем, к примеру, у Бориса Акунина. Я не спорю с Акуниным, я говорю для тех, чаще всего молодых, людей, которые слышат его точку зрения и думают, что она единственная. Это же очень модные персонажи. Вот Альфред Кох, бывший вице-премьер. Читая его, молодые думают, что это самое верное слово. Я же считаю своим долгом донести до них свое мнение. Мне тут одна женщина написала письмо: «Мой муж — хирург. Он делает операции на сердце. Каждый день приходит с работы, ложится на диван и просит меня почитать ему вслух ваш «Фейсбук»…» И я понял, что работаю для этого хирурга. Мои тексты его успокаивают. Он под них отдыхает. Аня Михалкова мне как-то написала: «Захар, спасибо, что заступаешься за Россию». Это тоже для меня важно. Так что писать в «Фейсбук» я уже считаю частью моего долга. Взвалил на себя и несу. Правда, ноша не тянет.
Про книги печатные и электронные
Печатные книги, безусловно, останутся. Французы электронные практически не покупают. Они очень консервативная нация и предпочитают бумажные. Просто у нас гаджеты недавно появились и мы пока не знаем, что такое исчезновение книги из дома. Но когда это произойдет, результат будет налицо. Если ребенок не видит дома книгу, он и не будет ее читать. И более того, если книги все время не стоят у него перед глазами, он за них не возьмется. А родители, которые решили однажды в 1995 году, что книги — это пылесборники и их нужно вынести из дома, со временем поймут, что с их детьми что-то не так. Люди падки на моду — раньше были книжки, теперь гаджеты и интернет. Я как-то попал на программу по «МУЗ ТВ». Показывали квартиры знаменитостей: открывает певец шкаф, и у него там 30 пиджаков, открывает другой — 40 пар обуви. И ни одной книги в доме. Это работники нашей культуры. А «Дом-2»? Они там выясняют свои отношения бездарные. И не было никого, кто читал бы книги, кроме негра Сэма. У него была «Хижина дяди Тома». Почему-то Ксения Анатольевна Собчак не объяснила своим поклонникам, что успеха нельзя достигнуть, выясняя отношения со своим половым партнером. Ксения Собчак, какую бы она там позицию ни занимала, очень образованная девушка. Она знает философию, литературу, очень много читает. И поэтому она там. Тина Канделаки тоже много читает. Но своей пастве они, наверное из-за боязни конкуренции, об этом не говорят. У Ксении Анатольевны Собчак в доме очень большая библиотека, но ее нам, к сожалению, не покажут.
Про революцию
Нужна ли сегодня революция? Думаю, нет. Иногда почему-то считают, что если какие-то изменения происходят в стране, я должен быть за них. Мои взгляды сложились в разгар девяностых годов. Тогда была совершенно другая ситуация в стране. И тогда же возник круг моих товарищей-революционеров. Большая половина страны верила, что все нужно сломать и построить что-то новое. Потом мы поняли, что Европа не является Меккой человечества, что у России свой путь и ее ждут колоссальные перемены. Мы побывали в Румынии, Болгарии и других бывших соцстранах и поняли, что там происходит на самом деле. Но это понимание приходило постепенно… От своих радикальных взглядов тех времен я не отказываюсь, на тот момент они были актуальны. Я воспринимаю себя как санитара леса. Я бы хотел, чтобы нас слышали, чтобы господин президент, правительство на нас реагировали, поэтому чуть громче говорю. Если они нас слышат, то наша деятельность не напрасна.
Сегодня Россия находится в таком состоянии, что ей не нужны радикальные перемены. Я в этом абсолютно убежден. Но говорить о том, о чем я говорю, продолжу. И даже не буду подмигивать нынешней власти, чтобы они не подумали, что это все не всерьез. Я буду говорить так, чтобы они меня слышали…