Откуда же мне тогда было знать, что через несколько лет я почувствую, что для государства я стала частью «электората», или «населения», которому чиновники якобы стремятся сделать благо?.. Но! Стоит одному из нас приблизиться к их кабинету или получить доступ к телу, как мы сталкиваемся с железобетонным словом «система», которую винят во всех грехах.
Мы вроде бы свободнее, чем 30 лет назад, можем позволить себе больше, чем 20 лет назад, одеваемся лучше, чем 10 лет назад. Но когда мысль о том, что у нас возможно все при наличии политической воли, транслируется в массы без страха и упрека, приходит осознание, что мы живем не по правилам, а точнее, вне правил. Закон — лишь фикция, которой можно воспользоваться в угоду одной из сторон любого дела. Ты начинаешь зависеть от сиюминутного случая, от зеленых бумажек, от знакомых в органах. Ты понимаешь, что эпоха коллективизма давно уже канула в лету, однако и жизнь отдельно взятого человека в нашей стране еще не стала приоритетной. И тогда твои мысли отправляются куда-то в район Шереметьево-3: а может, ну их всех и на острова? Но...
Я все еще хотела бы жить в Ростове. Я родилась и живу здесь всю жизнь. Наш город не слишком огромен для того, чтобы в нем можно было потеряться, и не слишком мал для того, чтобы в нем можно было потерять себя. У нас есть Левбердон, а это значит, что шашлыки и лето у нас можно устроить хоть в каждый будний вечер. Еще у нас богатая и красивая история, колоритный говор, гостеприимные и очень характерные люди с невероятным чувством юмора и самоиронией. Приехав в какой-нибудь другой город, мы произносим заветное «Я из Ростова», и этой фразы для других вполне достаточно, чтобы составить о нас первое впечатление. Но! Кровь закипает в жилах, когда каждое утро в надежде попасть на работу вовремя садишься в трамвай и от Кировского до Ворошиловского едешь медленнее, чем прошла бы улитка. «Трамвай — это ведь рельсовый транспорт, — ворчишь ты сам себе под нос, вылетая из него, проскальзывая по льду заветный путь. — Он едет отдельно от автомобилей по своим двум прямым». Но нет, на узенькой улице Станиславского машины припаркованы в два ряда, а те, что пытаются протиснуться, создают пробку, способную собрать от 4 до 5 желтых вагончиков в пределах двух остановок. «Раньше за такой беспредел штрафовали только так, а теперь каждый день по три-четыре оборота пропускаем из-за таких пробок», — не сдерживает нервов водитель трамвая, чье лицо становится бардового цвета, прямо как карта города в «Яндексе» в час пик.
Я все еще хотела бы верить в лучшее. Но! Вот только все больше друзей отправляются на его поиски в столицу и другие страны. Они хотят точно знать, что их ждет завтра, а также что завтра будет таким, каким они сделают его сами сегодня. Хотят ходить по чистым улицам и видеть улыбчивых прохожих, ездить на велике по велодорожке между цветочных клумб, иметь медицинскую страховку и не задумываться о соцобеспечении, жить в маленьком домике на какой-нибудь Бейкер-стрит, а во время отпуска колесить с друзьями по миру.
Нестабильность — кит, на котором держится наше существование в России. Пенсионные формулы, социальные льготы, поправки к законам и даже взгляд на историю страны меняются так быстро, что мы не успеваем вникнуть в суть перемен. Мы не доверяем государству, мы не верим политикам и не надеемся на правоохранительные органы. «Пусть не помогают, главное — чтоб не мешали», — мысль, которая все чаще посещает меня.