Не ошибиться с диагнозом

В обществе должны появиться силы, которым станет выгодна здоровая психиатрия

Известный ростовский психиатр — о ситуации в отечественной психиатрии

В обществе должны появиться силы, которым станет выгодна здоровая психиатрия

На минувшей неделе, 10 октября, российские психиатры отмечали свой профессиональный праздник — Всемирный день психического здоровья. Алексей Перехов — доцент Ростовского медицинского университета, ученик известного далеко за пределами России Александра Бухановского — единственного психиатра из бывшего СССР, который выступал в академии ФБР с лекциями, посвященными собственным исследованиям транссексуальности и серийных убийств. Когда-то подробнейший аналитический портрет Чикатило, составленный Бухановским и способствовавший разоблачению серийного убийцы, положил начало формированию в позднем СССР спецотделов, занятых поимкой «серийников» с опорой на психиатрические знания. Сегодня ближайший ученик Бухановского рассказал о том, почему еще при жизни знаменитого учителя пришлось отдалиться от криминальной психиатрии, а также о независимой психиатрической экспертизе и о необходимости разграничивать нравственное и психическое здоровье.

— Карьера Александра Бухановского была связана с темами, которые в те времена, на излете советской власти, считались если не табуированными, то как минимум трудными: транссексуальность, серийные убийства. Чем был обусловлен такой выбор?

— Я бы сказал, им двигал в хорошем смысле слова научный авантюризм. Готовность браться за важные темы, невзирая ни на какие сложности. В восьмидесятые, когда Александр Олимпиевич начал заниматься темой транссексуальности, или отвергания пола, переведенных научных статей практически не было. Английский язык Александр Олимпиевич только начинал учить. Плюс ко всему, сама по себе тема была закрытая, на всем лежал гриф секретности. Диагноз «транссексуальность» официально не признавался, транссексуалов приходилось госпитализировать с ложным диагнозом «гермафродитизм»... И тем не менее Бухановскому удалось глубочайшим образом исследовать тему. Возможно, недоступность западных наработок в чем-то даже стимулировала самостоятельные исследования. Была проделана колоссальная клиническая работа. А Бухановский всегда был выдающимся клиницистом. Случалось, пациенты ночевали у него дома. Это во многом говорит об одержимости и работоспособности ученого. Позже, когда железный занавес рухнул, западные коллеги отмечали в работе Александра Олимпиевича оригинальный подход во многих ключевых аспектах. Кстати, результаты наших исследований расходились с результатами, полученными в США и Европе. Мы установили, что на самом деле синдром отвергания пола чрезвычайно редок: один случай примерно на 35 тысяч человек. Западные коллеги насчитывали гораздо больше транссексуалов. И все потому, что и в США, и Европе к проблеме подходили с точки зрения оказания социальной помощи: хочешь изменить пол — пожалуйста, изменим. К тому же со временем там сформировалась мощная трансгендерная индустрия. Мы же были свободны от всего этого. И, по нашим оценкам, получалось, что из шести человек пятеро стремятся изменить пол вовсе не потому, что у них транссексуализм — врожденное заболевание полового самосознания, а потому, что это люди с различными сексуальными патологиями.

— В результате описанного вами «индустриального» подхода к вопросу, очевидно, и стали возможны ужасные истории вроде той, что приключилась недавно в Бельгии, когда пациенту после серии операций по смене пола провели по его просьбе эвтаназию из-за того, что в новом обличии он «почувствовал себя монстром»...

— Совершенно верно. Наука должна максимально абстрагироваться и от всевозможных бизнес-запросов, и от моральных норм. Врач должен ставить научно обоснованные диагнозы и лечить от заболеваний. Кто бы к нему ни попал, хоть сам Гитлер. Это, кстати, то, что очень сложно дается обывательскому сознанию. Помню, однажды на съемках программы «Взгляд» у Влада Листьева зрители чуть не линчевали меня с Александром Олимпиевичем, когда мы заявили, что готовы обследовать и лечить у себя так называемых «серийников», — и, замечу, речь тогда шла не о серийных убийствах, но о серьезных отклонениях, опасных для общества. Поднялся гвалт, съемку остановили, нам кричали: «Что же, вы будете госпитализировать мерзавцев и садистов вместо того, чтобы сдать их в милицию?» Обыватель кровожаден. А власть, когда решает ему потакать, совершает огромную ошибку. К примеру, недавнее дело Сергея Помазуна, «белгородского стрелка». Он был признан вменяемым. Но любой психиатр даже при поверхностном осмотре, по характерным признакам поведения скажет вам, что это давно и глубоко больной человек. Почему-то в массовом сознании укоренилось представление, что признать больным — значит едва ли не помочь преступнику уйти от возмездия. Но с точки зрения общества нет никакой разницы, изолирован ли преступник в тюрьме или в медицинском спецучреждении. Другой важный момент: мы до сих пор не научились разграничивать нравственное и психическое здоровье. Но я, к примеру, знал шизофреника, которому во время приступов голоса велели убить собственную мать, а он вместо этого предпочел отрубить себе топором пальцы. Я уж не говорю о том, что клинические наблюдения за психически нездоровыми «серийниками» помогают получить важную для психиатров и, в конечном счете, для социума информацию.

— А работа Бухановского с Чикатило обогатила чем-нибудь криминальную психиатрию?

— Была разработана система профилактики по работе с детьми-садистами, убивающими животных. Наши лекции слушали педагоги, работники системы исполнения наказаний, сотрудники милиции. Проблемные дети, которые впоследствии своевременно прошли через такую профилактику, в криминальные сводки не попали. Сложно сказать, насколько была велика опасность того, что они станут именно маньяками и убийцами, но в этом случае лучше перебдеть. К сожалению, в административном аспекте наработки Бухановского не получили должной реализации.

— Как сегодня обстоят дела в криминальной психиатрии, что изменилось со времен поимки Чикатило?

— К сожалению, мы еще при жизни Александра Олимпиевича отдалились от этой сферы. Законы, принятые за последние 10 лет, по сути, запретили независимую экспертизу. Пресловутый обвинительный уклон правосудия выражается в том, что профессиональные, по-настоящему независимые экспертизы не востребованы. Заказывает их, как правило, сторона защиты. Но зачастую судами такие заключения попросту отклоняются или не рассматриваются с должной серьезностью. Психиатрические экспертизы по обращению судов или гособвинителей проводит весьма узкий круг специалистов, главным образом из института имени Сербского. В девяностые, в начале нулевых и суды, и прокуроры широко привлекали к сотрудничеству самых разных экспертов. Критерий был один: научный вес психиатра, его компетентность. И далеко не всегда, кстати, независимые экспертизы признавали обследуемых невменяемыми. Например, по делу убийцы Штанько мы проводили повторную экспертизу. Первая, «официальная», уместилась на одной страничке и признавала обвиняемого невменяемым. Наше заключение было гораздо более детальным, а главное, вывод — вменяем — был подробно обоснован. Разумеется, наше заключение стало для суда ключевым.

— Становится ли больше серийных убийц? Их количество как-то коррелирует с общей социальной напряженностью?

— Такой статистики нет. Тем более неверно увязывать число «серийников» с состоянием социума. Скорее, с общим ухудшением экологической обстановки. Повторюсь, научно обоснованной статистики по этому вопросу нет. Хотя в прессе можно многое прочитать и про аномальные всплески числа серийных убийц, и о том, что Ростовская область якобы лидирует по их количеству. Но эти цифры примерно одинаковы для крупных городов и, увы, сохраняются примерно на одном уровне. Более того, если в каком-то городе про «серийников» ничего не слышно, рано или поздно оказывается, что объясняется это нерадивостью полиции, вовремя не связавшей цепочку преступлений в серию.

— На мой взгляд, то, что мы наблюдаем сегодня в смежной отрасли — психологии, иначе как профанацией не назовешь. Работают всевозможные центры, которые на основании странных методик, к примеру интерпретации рисунков исследуемого, в частности рисунка несуществующего животного, дают заключения по серьезнейшим вопросам, в том числе судебным делам.

— Трудно не согласиться. Мне хорошо известно дело Владимира Макарова, обвиненного в педофилии и отбывающего срок на основании доказательств крайне сомнительных, если не сказать большего. К примеру, в качестве доказательства в деле фигурирует заключение психолога Лейлы Соколовой, в котором пышный хвост кошки на детском рисунке интерпретирован как фаллический символ и свидетельство сексуального растления ребенка. Справедливости ради замечу, что Лейла Соколова заявляла, что ее заключение предварительное, что ребенка необходимо дообследовать. Но в общем и целом вполне, на мой взгляд, очевидно: дело Владимира Макарова заказное, и заказали его не какие-то конкретные лица, а само общество. Именно общество, готовое выносить некие моральные приговоры задолго до того, как сформирована реальная доказательная база по конкретному делу. «Обвинительное правосудие» лишь выполняет общественный заказ. Вообще, проблема профанации, вульгаризации, низкого профессионального уровня крайне остра во всех отраслях, не только в судебной системе, психологии, психиатрии. У образованного человека с трудом укладывается в голове, что Минздравом РФ зарегистрировано около 300 тысяч колдунов, магов и экстрасенсов.

— Пытается ли профессиональное сообщество с этим бороться? Как можно решить эту проблему?

— Решение здесь возможно только системное. Принципы, которые действуют внутри сообщества, должны заработать и во внешней, управленческой сфере. Должны появиться силы, которым стала бы выгодна, простите за каламбур, здоровая психиатрия. Любому работающему специалисту невыгодно окружать себя людьми некомпетентными. К сожалению, этот принцип не действует при решении административных вопросов. Управленцы отбираются по каким-то иным критериям, не имеющим отношения к профессии.

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру