— У нас такого случиться не могло, — убеждает меня вагоновожатая ростовского трамвая Анжела. — И главная причина в том, что на новых трамваях, на одном из которых я сейчас езжу, есть датчики — если бы что-то мешало закрыться двери, раздался бы сигнал. Это стопроцентно.
Где родился, там и пригодился
Анжела говорит по-мужски четко. Действует быстро, но без суеты. За почти четверть века работы на ростовском трамвае об этих машинах она знает все: начинала на чешской «Татре», теперь вот ездит на ультрасовременном, специально сделанном для Ростова низкопольном City Star. Он ей больше нравится: зимой тепло, летом кондиционер работает, да и вообще машина ультракласса — идет даже по нашим разбитым дорогам мягче, чем по маслу.
— Еще в нем есть такие датчики, рукой проведешь — дверь откроется, — указывает на светящиеся шайбы на двери вагоновожатая. — Если нужно, можно даже только одну дверь открыть, а не две, как раньше. Это удобнее и тепло экономит.
Анжела показывает свое «хозяйство» с видимым удовольствием. Перерыв на конечной остановке у мясокомбината — всего несколько минут. Но за это время она успевает провести для меня мини-экскурсию по салону, позвонить маме и сбегать в контору, чтобы забрать сухпаек. Кормят вагоновожатых бутербродами, сыром, растворимым кофе и булочками. Говорят, есть в городе коммерческие предприятия общественного транспорта, которые для своих сотрудников и столовые держат, и комнаты отдыха, но на то они и коммерческие. Анжела, в конце концов, не за теплое место и тарелку супа на трамвай работать пришла.
— А почему?
К этому вопросу она готовилась, но он все-таки ставит ее в тупик.
— У меня, что ли, был выбор? Мама 30 лет здесь проработала. Я росла в транспортном общежитии на Башкирской. Нас — куча малолеток. Когда одни родители на смене, другие следят за детьми. Дети были общие, понимаете? Нет, сегодня это уже трудно представить. Росли вместе: свои, чужие — все трамвайные. А если детей некуда девать, мать загрузит в хвост трамвая и катает по маршруту. Потом в школу пошли. После занятий уроки бежали делать в депо, там играли, родителям помогали. Мне на мойке особенно нравилось. Короче, где родился, там и пригодился. Я другой работы для себя не представляла, — разводит руками Анжела и нажимает комбинацию кнопок. Время вышло. Поехали.
С ностальгией о девяностых
Трамвай бежит мягко. Я стараюсь не отвлекать водителя. Позднее, еще чуть теплое солнце бьет в глаза, листва мягко ложится на рельсы. Глазу приятно, но Анжела признается, что не любит осень. Это для поэта Пушкина она «пышное природы увяданье, в багрец и золото одетые леса», а для вагоновожатой Донских — осенний юз, физическое и душевное напряжение.
— Помните, у Булгакова Аннушка масло пролила? — поясняет мне эту нелюбовь едущая с нами более продвинутая в литературе коллега Анжелы. — Трамвай не мог остановиться. Из-за этого Берлиозу голову отрезало. Тут тоже скольжение — колеса давят осенние листья, из листвы выделяется масло, которое не дает трамваю быстро затормозить. То есть сила торможения вагона превышает силу сцепления колеса с рельсом.
— Но у нас никого не давили. Хотя тормозить, правда, бывает сложно, — признается Анжела. — Но есть специальные технологии — песок на рельсы подсыпается. Если не помогает, у нас собой всегда запасной. Выйдешь, сама посыплешь и нормально едешь дальше.
— А сумасшедшие под колеса бросаются? — продолжаю я литературную тему.
— Много всякого бывает, — уходит от ответа Анжела. — Как-то пьяного со стекла снимали. Да, прямо снаружи залез и прыгал на стекло, я не могла тронуться, пришлось просить помощи у пассажиров. А вообще, люди, конечно, другие стали. Не знаю, что с ними за двадцать лет произошло, но другие. Злее, что ли. Вот сейчас ругают девяностые. Трудно было, конечно. Но я помню, что в те годы на Пасху, когда выпадала моя смена, всегда домой ведро куличей и яиц крашеных приносила — люди поздравляли с Христовым Воскресением. Сейчас такого уже нет. Или вот в Новый год, помню, как-то работала. Весь трамвай был как будто родственники. Те, кто садились на остановках, знакомились с теми, кто уже ехал, — песни пели, шампанское пили. Праздник на колесах. И я будто сама не на смене, а в гостях побывала. Сегодня люди другие. Словно обидели их чем-то...
«Мне так обидно, что нас за транспорт не считают»
На Крепостном трамвай притормозил. До остановки еще около ста метров, а ехать невозможно — пути перегородила легковушка. Анжела вздохнула и трижды посигналила. Благо хозяин оказался рядом — отогнал машину.
— Повезло, — прокомментировала происшедшее она. — Бывает, что водителя не найдешь, а ехать надо. Прошу пассажиров-мужчин выйти и помочь мне передвинуть машину.
— И сами двигаете?
— А есть другие варианты? Самое интересное, что потом выходят хозяева, бросившие машину на рельсах, и начинают предъявлять претензии: «Зачем нужны ваши трамваи? В городе и так не проехать!» Я говорю: «А родители ваши, мамы, бабушки на чем ездят? На наших трамваях!» Мне так обидно, что нас за транспорт не считают! Обгоняют, подрезают, останавливаются на наших остановках.
— Я слышала, что это чисто ростовская особенность...
— Есть такое. Я недавно была в Краснодаре, у меня там на трамвае друзья работают. Увидела, как они ездят, и обалдела. Трамвай летит со скоростью 40 км в час! У нас предел — 20. И не из-за того, что не может, а потому что пробки, постоянно кто-то перекрывает дорогу, выскакивает как из-под земли. А там выделенная линия, рельсы подняты, ограничены заборчиком. В трамвае работает кондуктор, водитель только ведет машину. Не отвлекается. И людей в составе много. Все потому, что на каждой улице своя схема движения. По одним ездят трамваи, по другим троллейбусы, дальше — автобусы. А у нас на одной линии все — и места мало, и заработать очень сложно.
Едем по Горького. Я впервые смотрю на эту улицу глазами водителя трамвая. И многое мне кажется абсурдным. К примеру, открытые повороты, которые создают пробки; стоящие в два ряда на уличных парковках авто; остановки, от которых, чтобы дойти до трамвая, нужно проскочить через поток машин.
— Я бы, наверное, после первой же такой поездки плюнула на все и пошла искать более спокойную работу, — уже на конечной подвела я итог.
— Многие так говорят. А у меня любовь к трамваю. И к городу тоже. Вот я езжу уже двадцать пять лет и вижу из кабины, как меняется Ростов: на рынке собор реконструируют, памятники установили. Улица Станиславского такая убогая была — смотреть больно, но вот стали что-то ремонтировать. И мне приятно. Каждый раз еду и смотрю, что делают, что дальше нужно бы сделать. Думаю, как я сделала бы, если бы дали мне волю. Идей много, но работа у меня другая — людей возить. Мне это тоже нравится. Иначе не провела бы всю жизнь в трамвае.
...А еще зимой Анжела Донских чистит Ростов от снега. Говорит, за пультом самого старого в Ростове трамвая, который сегодня годится только для работы снегоочистителем, испытывает особенные чувства. Глубокой ночью она выезжает в белый, заваленный сугробами город и метр за метром прокладывает новые дороги. Она не знает, кто по ним будет ездить и каким выдастся еще один день, но зато она точно знает, что если рельсы в Ростове есть — значит, это кому-нибудь нужно.
