Круговорот вещей в природе
Субботний день. Августовская жара, время стремится к полудню. Половина торговцев, не выдержав натиска ультрафиолета, сбежала домой. Остались самые стойкие и те, кому удалось спрятаться в тени деревьев и заборов.
Я на этом рынке не в первые, но каждый раз удивляюсь тому, какими обстоятельствами определяется товарное соседство блошиного рынка. На картонках и клеенках деревянные счеты лежат рядом с женскими бюстгальтерами, шорты-варенки соседствуют с пластиковой собакой с вывалившимся глазом, стеклянная банка от дешевого кофе, наполненная кофейными зернами, лежит бок о бок с пленочным фотоаппаратом. Мой взгляд зацепился за изумительное трио — перечницу, солонку и сахарницу. На желтом металле крышки сахарницы — вырезанная из крашеного алюминия карта нашей области и надпись «Ростов-на-Дону». Судя по дизайну, вещь родом примерно из шестидесятых. Точно такой же набор стоял за стеклом серванта моей бабушки — «для красоты».
— Если будете брать, за 25 отдам, — прервала мою ностальгию хозяйка сервировочного трио — уставшая, крупная женщина лет шестидесяти. На голове ее был сильно выцветший чепец с длинным козырьком. Видимо, стоит она здесь не первый день.
— Двадцать пять чего? — переспросила я.
— Рублей! Не долларов же!
— Цена разумная, — огласилась я. Особенно если учесть, что крышка сломана, а соль в солонке держаться не будет, потому что нет пробки.
Раритет к тому же оказался грязным — сахарницу хозяйка помыть не удосужилась. Но я его купила. Двадцать пять рублей не деньги.
— Дайте мне хоть какой-то пакет — я не могу ее в таком состоянии положить в сумку.
— Это потому что она из дома, а не с помойки, — оправдывалась женщина.
— А где продают товар с помойки? — напрягла я зрение и нюх.
— Ой, та везде, — махнула она рукой. — Конкретно у кого, говорить не буду. Мне здесь еще работать. Но есть такие товарищи. Дальше пойдете — увидите.
— А как отличить?
— Никак. Иной раз на мусорку такое выкинут, как из бутика (ударение она сделала на первый слог. — Прим. авт.) только что, а бывает, тащат из дому такой хлам, что мне бы даже рядом стоять с этим стыдно было бы.
— И берут?
— Что берут, а что выкидывают на помойку, пока кто другой не приберет, — круговорот вещей в природе. Слыхала о таком? — блеснула эрудицией собеседница. Невидимые миру слезы
После этого разговора я купила для «бабушкиной» тройки отдельный пакет. И начала тщательнее присматриваться к ассортименту «блошки». Кстати, заметив, что я долго разговаривала с их товаркой и даже что-то купила, продавцы стали проявлять ко мне живой интерес — даже самые утомленные солнцем протягивали мне свои надколотые сахарницы, безрукие статуэтки и распарованные чайные пары. Я никому не отказывала во внимании — смотрела, узнавала цену (больше полтинника никто не просил) и тактично отказывалась.
— Туфли итальянские хошь? — вдруг услышала я в правом ухе. В него сипела довольно молодая, юркая и с виду непьющая женщина.
— Прямо из Италии? — усомнилась я.
— Отвечаю! — в манере отца сицилийской мафии произнесла она и в полголоса добавила: — Моя точка за забором.
Поскольку идти на точку я отказалась, торговка умчалась и уже через минуту ткнула мне в нос потертую замшевую туфлю. Еще вполне сносную, но явно не новую. На ярлычке стельки значилось «Italy». Названная цена — 600 рэ. Мой отказ торговку разочаровал. И постепенно, поняв, что больше я ничего покупать не собираюсь, от меня отстали.
Я еще побродила вдоль рядов, не уставая удивляться картам с обнаженными нимфами 1980-х, упакованным в пожелтевшую пачку от «Мальборо»; прожженным бантам; старым кассетам; набору швейных ниток (белые стали серыми); морской ракушке с надписью «Анапа-79»; бумажному вееру; распарованным сережкам и многому другому.
Среди торговок были не только ушлые коммерсанты, но и бабульки, которые принесли на блошиный рынок последнее. Несколько лет назад я здесь же познакомилась с Лидией Никофоровной. Когда-то она была первой модницей в старом районе Ростова, прозванном в народе Нахаловкой. В ее шкатулке были и драгоценности, а в шифоньере — ультрамодные тогда кримплен и крепдешин. Но все это осталось там, в счастливых шестидесятых и семидесятых. Муж умер, сын запил, пенсию у матери отбирал. Та тайком продавала оставшиеся от благополучной жизни колечки и бусы, а деньги отдавала соседке — та копила их, чтобы в случае чего можно было похоронить Лидию Никофоровну по-людски. Сегодня на барахолке мою знакомую я не увидела…
Также торговала под открытым небом дорогими сердцу вещами недавно ушедшая из жизни артистка цирка Наталья Ростовцева. Она продавала фотографии из семейного альбома, фарфоровые статуэтки, значки и цирковые костюмы. Говорила, что фотографии с Никулиным в самое тяжелое время помогли ей выжить. Пенсия у Натальи Ростовцевой была неплохая, но этих денег она не видела — та же проблема с сыном. Поэтому на копейки, которые удавалось выручить за старые фото, цирковая артистка покупала себе заварную лапшу.
Этих историй на блошином рынке несметное количество, и практически за каждой вещью, выложенной на клеенку старушкой, стоит история, полная невыплаканных слез. Наверное, именно поэтому как бы ни гоняли власти непрезентабельный стихийный рынок, он вновь возвращается на улицу Станиславского.
Осторожно, воры!
К обеду стали сворачивать свои котомки даже самые стойкие продавцы. И я решила зайти в цивилизованную мекку старых вещей — рынок под рваной вывеской «Советский».
Здесь была совершенно иная атмосфера, и цены тоже иные. У самого входа среди несметного количества барахла я заметила пилотку со звездой. Старую, потертую, явно не новодел.
— Почем? — обратилась я к даме с недовольным лицом.
Она быстро просканировала меня взглядом, оценивая, сколько можно с такой взять, потом рявкнула:
— Двести!
Я с недоумением улыбнулась и тут же услышала:
— Ладно, стописят!
Комментарии были излишни — отложила головной убор и направилась вглубь рынка.
Цены нужно было уточнять, но в целом все здесь было дороже, чем у трамвайных путей. Керамические куклы, которые у забора стоили 70 рублей, тут я увидела уже за 200. Один набор — крохотный медный графин с шестью стопочками (каждая размером с наперсток) — стоил 800 рублей, однако, увидев, что взгляд мой потух, цену раритета снизили до 500 рублей. Другие посетители торговаться не стеснялись и выуживали поистине интересные вещи — броши, коллекционные куклы, тарелки, монеты.
Пока я рассматривала старинные часы, случайно подслушала разговор между продавцом и двумя с виду обычными мужчинами. Они предлагали хозяйке точки плеер и телефон, но та отказывалась. У меня сложилось ощущение, что гаджеты эти были не так давно извлечены из карманов зазевавшихся граждан.
— Ни плееры не нужны, ни диски, телефон без коробки и документов тоже не возьму, — отбрила прохиндеев она. — Но если у вас будут колонки, особенно маленькие, несите. Такие разбирают быстро.
На всякий случай я перевесила сумку вперед, вцепилась в свой телефон мертвой хваткой и поспешила к выходу.
Если рынок не исчезает, значит, это кому-нибудь нужно
Из своего похода я вынесла убеждение, что блошиный рынок городу нужен: одним он помогает выжить, другим жить, третьим дает возможность за бесценок купить удивительные вещи. От донских краеведов я слышала не одну историю о том, как на наш блошиный рынок попадали уникальные монеты и остатки старинных кладов.
Однако выглядеть рынок должен совершенно иначе, да и располагаться ему лучше в более приспособленном для торговли месте: чтобы трамваи не сновали и чтобы жители соседних домов не страдали от шума и от того, что их подворотни превратились в общественные туалеты.
В мировой практике тьма примеров того, как может быть обустроен такой специальный рынок. И наши чиновники могли бы взять на вооружение этот опыт. Понятно, что до парижского блошиного рынка нам не дотянуться, но выход в этой ситуации найти можно. К примеру, один из пользователей сети во время обсуждения майской петиции об облагороживании рынка предложил организовать его почти на том же месте — неподалеку (на Серафимовича, Тургеневской, Социалистической) есть заваленные мусором разрушенные дома. Место очистить и отдать под рынок. Или переселить его на улицу Московскую, где раньше был квартирный рынок. На это не нужны миллионы. Важно лишь понимать, что если стихийный блошиный рынок живет в Ростове уже не один десяток лет, то это кому-нибудь нужно. И легче взять его под контроль, чем «вылавливать блох» на трамвайных рельсах.
